Ровно четыре года назад, седьмого ноября две тысячи пятнадцатого года, в него первый раз выстрелил снайпер. Ну или что там сепары имели ввиду, давая кому-то свдшку. Слово-то какое важное - "снайпер..."
Он стоял почти на бруствере, ну сам дурак, понятное дело. Вылез как идиот, чтоб прикинуть, как заложить мешком траншею так, чтобы было удобнее и безопаснее по ней ходить. Фортификатор х***.
Было около половины первого, и недалеко, на серой грязной трассе , стояла очередь машин, стояла почти не двигаясь и не сигналя, стояла терпеливо… может ждала? Может эти заранее уставшие водилы, их заранее недовольные жёны и их заранее несчастные дети что-то чувствовали? Хотели увидеть бесплатное кино, как пуля пробивает человека?
Звука он почти не услышал, да и как его услышишь – пуля прилетает быстрее, сначала вшшшшух где-то рядышком, тёплым воздухом обдаёт шею, ты ни черта не понимаешь, только запинаешься на слове – и уже потом слышишь далёкий треск. Как будто далеко молотком саданули по ржавой железной бочке – там, за трассой, в почти пятистах метрах. Самое смешное – он так и не выпустил из пальцев сигарету. Только во рту пересохло.
Никто не знал, почему сепар промазал. То ли действительно тупанул, то ли повезло, то ли порыв ветра отклонил пулю на пару лишних сантиметров, и она воткнулась в смесь грязи и камней, служившую ему домом. Вообще нормальный, толковый стрелок с пятисот метров и с «ровной» свдшки промахиваться так не должен, даже на холодном стволе.
Ровно четыре года и несколько минут назад он должен был завалиться в холодную тёмную жижу, выплеснуть туда нагретую за десятки лет кровь и через пару секунд стать строчкой «вечірнього зведення з району проведення антитерористичної операції». Одной из тысяч. Просто повезло, мабуть.
Он, кстати, всегда боялся получить не пулю, а осколок. Потому что от пуль тогда гибло только около пяти-шести процентов пацанов. Значит и в этой статистике он попытался выпендриться и войти в число «избранных» - привычно для него, который всегда хотел быть не «как все», а в конце концов таки стал этими "всеми", только «все» - это не семь миллиардов людей на Земле, не тридцать семь миллионов в Украине, а всего сто-с-лишним тысяч, прошедших через Донбасс за шесть волн мобилизации.
Не знаю, зачем он потом это писал. В этом не было никакого физического смысла, морального удовлетворения, этической составляющей или героического образа, в этом не было вообще ничего, что могло бы хоть кого-то заинтересовать. Ему просто захотелось сказать всё это вслух. Выплеснуть. Вырвать, вытолкнуть, выблевать из себя этот семимиллиметровый кусок металла.
Испугаться он не успел, просто спрыгнул в траншею, облокотился о стенку, пачкая куртку, и докурил.
И прожил четыре года. Просто сегодня, седьмого ноября, четыре года назад его убили. И всё, что было после, все эти сорок восемь месяцев - всё это ему приснилось за эти пару секунд между выстрелом и смертью. Как будто наперёд немножко прожил. Зачем-то.
Он даже ни разу не смог набухаться потом в этот день, хотя видит Бог - он хотел и хочет до сих пор. Потому что в таком настроении пить нельзя.
По крайней мере - он часто об этом думал. Про ненастоящесть этого мира - и дичайшую настоящесть того, ту самую внутреннюю правоту, в которую он и такие, как он, вцепились на этой войне и не отпускали от себя никогда. Почему они так это любили? Не из-за дырок в земле, херовой зарплаты или эфемерных пильг же. И не из-за возможности пострелять в уёбков, хотя и это было, было. А из-за чистого, незамутнённого, прозрачного и яростного чувства собственной правоты.
А снайпера потом аватар завалил, из "дашки". Почти случайно. Повезло... вы ведь помните, какими они были везучими?
И пулю эту он потом так и не нашёл.
Хотя может ещё найдёт.
Другую.
