Обговорення війни расії проти України







*Николай Дмитриевич, встречаясь с пленными, сидевшими в Горловке, узнал много страшных подробностей (фото автора)
— Мой сын пошел на войну добровольцем, ему было 30 лет, — рассказывает мой собеседник. — Село Урзуф относится к Першотравневому району Донецкой области. Год назад 80 процентов населения желало, чтобы на нашу землю пришла Россия. И когда Леша отправился в военкомат, его там открыто спросили: «За кого собираешься воевать?» Поэтому он уехал в Днепропетровск, где оформляли жителей Донецкой области. Записался добровольцем.
— Ваш сын служил в армии, владел оружием?
— Да. Срочную службу проходил как раз в Днепропетровске в роте охраны. Уже после армии получил профессию механика — в Мариуполе окончил филиал Одесской морской академии. Ходил в рейсы по морям и океанам. Где он только не побывал. Привозил сувениры из Южной Америки, Сингапура, Египта и Австралии. Был и в Канаде на Ниагарском водопаде. В Средиземном море однажды спас корабль: предупредил о возможном столкновении. И никогда не хотел жить за границей. Леша — настоящий патриот Украины. Когда стал отцом (три года назад супруга родила ему сына Егорку), отказался от плаваний. Помогал жене, пока малыш был совсем маленьким. Буквально накануне войны Леше предложили снова пойти в рейс. И сын готов был в него уйти. Но события на востоке не позволили ему это сделать…
— Принимая решение записаться добровольцем, он советовался с вами или поставил перед фактом?
— Я пытался его отговаривать. Тяжело отпускать на войну единственного сына. Мы еще не понимали, насколько опасен враг, который отобрал Крым и пришел на Донбасс. Но после Майдана было страшно… Алексей сказал мне: «Если не я, то кто?» Девятого мая Леша уехал в учебный лагерь. Его оформили в милицейский спецбатальон «Артемовск». В начале июня подразделение было в зоне АТО. Сын мне постоянно звонил, но никаких подробностей не рассказывал. Я знаю, что он участвовал в освобождении Красного Лимана. Его часть сначала стояла там, а потом ее перевели в Артемовск.
12 июля Алексей поехал по делам в Днепропетровск, затем его отпустили домой. Он приехал ночью 14 числа, но даже не успел побыть с семьей: его тут же вызвали в часть.
— Утром в 8.10 из Бердянска в Артемовск выезжал автобус, который шел и по оккупированной территории, — продолжает отец. — Никогда себе не прощу, что позволил сыну ехать в нем. Но Леша очень торопился в часть, а это была единственная возможность доехать самой короткой дорогой. Алексей был в гражданской одежде, форму вез в сумке… 14 июля — самый страшный день в моей жизни. Мы расспросили водителя, проверяют ли пассажиров на блокпостах, записали номер его телефона. Честно говоря, думаю, что Лешу сдали гражданские, которые ехали в том автобусе.
— Как вы узнали о том, что сын не доехал до части?
— 15 июля мне позвонили родственники и сообщили, что видели в Интернете ролик с названием «Безлер допрашивает украинского карателя». Сказали, что снят именно мой Алексей. Я тут же нашел в «Ютубе» запись и увидел сына… Он был одет не в свою форму. Нога синяя, палец поломанный. До конца досмотреть видео не смог. Позвонил водителю автобуса. Тот подтвердил, что Алексея сняли с рейса на одном из блокпостов неподалеку от Горловки. Жена с моей сестрой через четыре дня отправились вызволять Лешу. Поехали на свой страх и риск. Они открыто говорили, что хотят встретиться с главным в городе. Их отправляли из одного здания в другое. Они были и в ОБОПе (отдел по борьбе с организованной преступностью), в котором, как я позже выяснил, и держали пленных… Но им там сказали: «Уходите, иначе расстреляем». И они ушли. С тех пор о сыне не было никаких сведений. 29 июля и первого августа я написал первые заявления о его пропаже. Специально для этого приехал в Киев. Был и в Службе безопасности, и в Министерстве внутренних дел, и в Генеральной прокуратуре. Просил искать сына. Обошел всех, кто занимался пленными. Один человек мне сообщил, что Лешу лично застрелил Безлер. А Владимир Рубан опроверг эти сведения. Сказал, что мой сын есть в списках пленных… Долгие месяцы никто ничего не мог мне сообщить. А на мои звонки отвечали формально: «Ищем».
Восьмого апреля, в день рождения сына, Николай Дмитриевич, измученный неизвестностью, начал собственное расследование.
— Я понял, что правоохранительные органы не добьются результата, — продолжает мужчина. — Пересмотрел видеосюжеты о том, как президент встречал пленных, которые находились у Безлера в Горловке в тот же период, что и мой сын. Нашел этих бойцов 72-й бригады. Кого-то в Мелитополе, кого-то в Киеве, Днепропетровске. По телефону объяснял, что я отец такого же бойца, просил о помощи. Большинство ребят согласились со мной встретиться и говорить под диктофонную запись. Первое, о чем я просил их, — сообщать правду. Ничего не приукрашивать и не скрывать. И во время бесед с ними мне открылась страшная картина преступлений на Донбассе. В здании ОБОПа организовали комнату с названием «НКВД». В ней украинских бойцов пытали двое мужчин лет тридцати, а также женщина среднего телосложения. Командовал ими человек, у которого две клички, — «Погранец» и «Сова». Я узнал, что в том регионе есть один очень жестокий зэк, отсидевший много лет. Думаю, это он. Пленные, с которыми я говорил, посмотрели ролик с участием моего сына. Они подтвердили, что видео снималось именно в той пыточной. Несколько ребят рассказали, что после съемки моему сыну просверлили ноги сверлами по металлу. Есть предположение, что его кастрировали и сняли с него скальп. Леша умер во время пыток. Не выдержал… Один из освобожденных пленников Безлера рассказал, что лично выносил тело моего сына. Его завернули в мешок и положили в черную «Ауди». Куда отвезли тело — неизвестно. Это уже знает, видимо, только Безлер.
Бойцы, прошедшие плен, рассказывали, что отрезанные в пыточной руки, ноги, другие части тел они собирали и выносили, смывали кровь. Ежедневно в той комнате пытали и расстреливали от 10 до 20 человек. Сам Безлер — опытный контрразведчик и садист. Я его считаю палачом украинского народа. Его страшные преступления нужно раскрыть.
Часть пленных, например, бойцов 72-й бригады, он держал в отдельных комнатах. К ним приезжали российские журналисты, беседовали с ними. Им нужны были люди для телевизионных картинок… А замученных и убитых Безлер распоряжался сбрасывать в соседние озера.
— Вы поверили, услышав о гибели сына, или долго не могли смириться с этим?
— Я чувствовал, что с моим сыном произошло что-то страшное. Он не раз мне снился. Будто пишет письмо на листочке в полоску из школьной тетради. Дает мне его, но я ничего не могу прочесть. Ощущения в этот момент у меня были такие, что Алексея уже нет в живых. Свидетели это подтвердили. А жена до сих пор думает, что он жив. Я бы тоже очень хотел в это верить, но, услышав слова вернувшихся из плена, понимаю, что это невозможно. Один из ребят рассказывал, как смывал кровь моего сына в пыточной. Знаете, все, с кем я говорил, чем-то похожи на моего Лешу. Высокие, статные, красивые мужики.
Николай Дмитриевич достает из своего паспорта снимок Алексея. Такие обычно делают на документы, и фото часто получаются неудачными. А тут я увидела очень интересное лицо, открытый взгляд. Мужчине бы жить да жить…
*Алексей служил механиком на кораблях дальнего плавания. Он побывал во многих странах, но оставался патриотом Украины. И добровольно пошел защищать родную землю
— В нашем районе Алексей — единственный доброволец, — говорит отец одновременно и с гордостью, и с болью.
— Вы поддерживаете связь с бойцами батальона, с руководством? Вам в поисках помогают командиры сына?
— К сожалению, нет. Наша семья осталась один на один со своим горем. Командир батальона Матейченко злой на Алексея за то, что в ролике он называет его имя. Но ведь сына страшно пытали. Никто не знает, как повел бы себя в такой же ситуации. Разве его можно осуждать? С тех пор никто из батальона или части мне не звонил, помощь не предлагал. Сын не получил никаких статусов. Он не участник боевых действий. Рядовой патрульной службы милиции. Числится пропавшим без вести. Его жена не получила никаких выплат… Волонтеры о нашей семье тоже не знают… Лешина жена очень надеется, что он жив. Я ей всей правды, что с ним делали в плену, не рассказал. Не могу.
Несколько раз во время нашей беседы мужчина надолго замолкал, пытаясь справиться со слезами.
— Мне очень плохо, — говорит Николай Дмитриевич. — Пытаясь сообщить всем о преступлениях Безлера, встречаясь с пленными, я хотя бы что-то делаю, и боль немного притупляется. А если бы лежал дома на диване, наверное, уже с ума бы сошел. У меня два смысла жизни: найти тело сына, чтобы похоронить, и рассказать всем о преступлениях Безлера.
— Родственники поддерживают вас?
— С сестрой, которая живет в Мариуполе, уже год не разговариваем. Она за коммунистов и за Россию. Я русский по происхождению, но с Россией порвал все отношения. Моя родина — Украина. За последние два года я понял, что украинский народ самый лучший. И очень древний. Не было ни греков, ни египетских пирамид, а здесь, на этой территории, уже жили люди, выращивали зерно. Где найти еще такой народ, который встал и пошел босой и безоружный защищать свою свободу? Украину спасли добровольцы. И мой сын ни разу не пожаловался. И он ни секунды не жалел о своем решении.
— Вы общаетесь с внуком? Как объясняете ему, где его отец?
— Видимся изредка. Он с мамой живет в другом городе. Егорка часто мне звонит. И всегда первым делом спрашивает: «Дедушка, когда мой папа приедет?» Я ничего ему на это не отвечаю. Просто перевожу разговор на другую тему. Все, что у меня есть, — это моя память о сыне. Когда он был маленьким, схватил банку, уронил ее. Стекло разрезало Леше ножку. Пришлось ехать в больницу зашивать… С каждым днем все больше каких-то подробностей из детства сына всплывает перед моими глазами.
— Чем вы занимались?
— Когда-то работал во вневедомственной охране. Затем построил на участке теплицы, выращивал помидоры и огурцы. Продавал их отдыхающим. Не могу теперь даже думать об этом. Мне нужно сына похоронить. И Безлера наказать.